(В обзоры!!!)

Подарили!!! И какой!!! И кто!!! Мой любимейший автор: toma-km!!!

пс Меня как-то спрашивали, где найти этот пейринг. Ну так вот вам прекрасный образчик. Итак:

...........................
Реджинальд Ларак – кузен Окделлов с одутловатым лицом и забавной полнотой, на поверку оказавшийся храбрым малым, ушел, и Лионель снова вгляделся в строчки, сулившие долгожданное решение. Почерк у Эпинэ оказался неровным, размашистым. Интересно, как далось ему решение предать человека, которому – Лионель знал – Эпинэ когда-то поклялся в верности? И что должно происходить в столице, чтобы Иноходец решился на это? Маршал Савиньяк прикрыл ладонями веки, пытаясь вызвать в памяти лицо третьего сына Мориса. Вспоминался молоденький теньет с тонкими усиками над верхней губой и открытым взглядом карих глаз. Из того Робера Эпинэ получился бы дурной интриган. Изменился ли он настолько, чтобы продержаться до подхода армии и не выдать себя? Научился скрывать свои настоящие чувства и мысли? Тот Робер, которого Савиньяк знал когда-то, не умел.

***
Последнее лето перед восстанием Окделла запомнилось графу Савиньяку читать дальшекороткими ночными грозами, щедростью молодого вина из удивительно рано уродившегося винограда и остывающей горечью безнадежной любви. Несколько лет тайной горячки завершились отчаянной попыткой, первым и последним объяснением, ради которого Лионель сорвался из столицы в действующую армию. Якобы к брату, на самом деле, к Рокэ. Рискнул, открылся и получил предсказуемый отказ. Генерал Алва умел говорить: «Нет» без презрения, насмешки или фальшивой жалости.

Следующие несколько дней прошли в угаре пьяного веселья. Лионель с братом покуролесили на славу: чего стоила самовольная разведка, или попойка на постоялом дворе, к которой присоединился едва ли не весь корпус. После товарищи Эмиля еще долго вспоминали оказавшегося душой компании старшего Савиньяка. Сам же Эмиль, если о чем-то догадывался, виду не подавал.

На приятеля брата - теньета Эпинэ Лионель поначалу внимания не обращал. В те дни он плохо различал людей, с которыми говорил, шутил, смеялся. Просто в какой-то момент отметил искрящийся восхищением взгляд темных глаз, услышал вопросительное ожидание в голосе. Отметил и мысленно отсалютовал знакомым по собственному безумию признакам: мимолетным заминкам, улыбкам, случайным прикосновениям. Мальчишка Эпинэ потерял голову от него – Лионеля. Чужое нехитрое чувство приятно щекотало раненое самолюбие, слегка интриговало и дарило ощущение власти.

- Совсем забыл, - усмехнулся Лионель, прервав рассказ Робера о чем-то малозначащем. – Ведь Савиньяки - кровные вассалы Повелителей молний по абвенианским повериям. -
Эпинэ посмотрел растеряно, его щеки вспыхнули. – Интересно, вспоминаете вы об этом? – продолжал Лионель. Мальчишку хотелось подразнить.

- Нет, - пробормотал Робер.

- И вам никогда не мечталось вернуть прежние времена? – Лионель склонил к плечу голову, невольно подражая Рокэ. – Говорят, потомки богов могли приказать своим вассалам едва ли не все.

- Нет. Не все.

- Чего же они не могли?

- Эории не распоряжались честью вассалов.

Лионель рассмеялся.

- Что вы подразумеваете под «распоряжаться честью», Эпинэ?

Робер опустил глаза. Ресницы у него были пушистые, густые, и Лионелю вдруг захотелось коснуться их кончиком мизинца. Или языка.

- Так что? У понятия «честь» много смыслов. Лишиться чести можно, предав друга, предав клятву, струсив на поле боя. Еще сюзерен может посягнуть на честь жены или возлюбленной вассала, - Лионель выдержал паузу. – Или на его собственную честь.

- Я не… - шея и щеки Эпинэ сделались ровного розового цвета.

- Не покушаетесь на мою честь? – от души рассмеялся Лионель. А потом, сам не зная, для чего, склонился к мальчишке, сильно сжав его плечо, прошептал: - Это не всегда оскорбление, - и, быстро отстранившись, направился прочь.

Когда через несколько часов они встретились в гостиной дома, где квартировался Эмиль, Робер вновь покраснел и уставился себе под ноги. Но Лионель не замечал чужого смущения. Его взгляд постоянно возвращался к генералу Алве.

Тот вольготно устроился в кресле, тонкие пальцы медленно скользили по ножке бокала. Ничего странного в том что Рокэ перед отъездом Лионеля заглянул к братьям, с которыми приятельствовал еще в детстве, не было, и все же сердце колотилось чересчур сильно, а мысли отчаянно метались, отыскивая причину сегодняшнего визита. Эмиль сидел, как на иголках, каждые несколько минут подходя к окну и вглядываясь в пахнущий свежестью сумрак. Причина его неспокойствия стала ясна, когда в стекло коротко постучали. Эмиль метнулся к окну, пробежал глазами записку и, попросив у гостей прощения, ушел.

- Очередная крепость пала, - лениво прокомментировал Рокэ.

Лионель улыбнулся:
- Брат с юности овладел наукой этой осады.

Алва ухмыльнулся:
- Разве какие-то укрепления устоят перед Савиньяками?

Были его слова жестокостью нечаянной, или рассчитанной, Лионель не знал. Он почувствовал только, как горло перехватило злым и горьким комком, от которого сделалось трудно дышать. Тем не менее, он заставил себя улыбнуться, произнести еще несколько пустых фраз, и только после этого извинился, вышел на воздух.

Вечерняя сырость пахла тяжелой предгрозовой тревогой. Лионель жадно глотнул воздух, сдерживая подступавшую тошноту. Он чувствовал, как под воротничок стекают струйки пота, но ладони были холодными, почти ледяными.

- Вам нехорошо? – он обернулся на голос.

- Благодарю за заботу, Эпинэ, но я прекрасно себя чувствую.

- А мне кажется, что нет, - мальчишка шагнул вперед, глядя с тревожной мольбой. Щенячья надежда в темных глазах раздражала: возможно потому, что была зеркалом, в котором Лионель видел собственное унижение. Эпинэ тоже юлил, тоже пытался быть рядом, не открывая собственных желаний. Как жалко… Лионель усмехнулся, окинул влюбленного теньета откровенным – с ног до головы – взглядом:

- Вы впрямь очень заботливы, Эпинэ, - произнес он и, качнувшись вперед, добавил громким, оскорбительно интимным шепотом: - Одна ночь устроит?

Реакция была такой, как он ожидал. Теньет отшатнулся, будто от удара, сжал кулаки, задышал часто. С него можно было писать аллегорию оскорбленной невинности.

- Испугались? – ровно поинтересовался Лионель.

- Вы… вы!

«Сейчас он бросит мне вызов, - подумал Савиньяк. – Придется извернуться, чтобы не убить щенка».

Однако Эпинэ ничего не сказал больше: метнулся прочь, в темноту, кажется, всхлипнув.

- Куда делся мальчик? – спросил Рокэ, когда Лионель вернулся в гостиную.

- Отправился к себе, полагаю. Или куда-то еще.

Рокэ хмыкнул:
- Ударить другого, когда у самого что-то болит, так приятно. Не правда ли?

Савиньяк сделал вид, что не заметил колкость, но на душе сделалось гнусно. Вглядываясь в темноту за окном, прислушиваясь к стихающему стуку копыт, он подумал, что утром надо отыскать Эпинэ, и, если не извиниться, то сгладить грубость.

Однако тот пришел сам, ночью, постучался в окно:
- Откройте!

Лицо мальчишки в тусклом свете свечи казалось белой маской выходца, и Лионель толкнул раму. Впрочем, когда легко перемахнув через подоконник, Эпинэ оказался в спальне, стало заметно, что его бледность была обманом. Щеки теньета пылали, но голос звучал решительно.

- Я согласен, граф, - проговорил он, глядя в глаза Савиньяку. – На одну ночь. И на большее… если пожелаете.

Лионель смотрел на мальчишку и не знал, чего ему хочется больше: смеяться, грустить, выставить вон, или позволить. Позволить не ему – себе. Решил все Робер. Отвел взгляд, прикусил губу, и вдруг опустился на колени. Сквозь ткань штанов Лионель ощутил на бедрах горячие ладони. Эпинэ скользнул пальцами к завязкам его штанов, задев немедленно отозвавшийся на прикосновение член. Безумие еще можно было прекратить: заставить подняться, прогнать, отказать. Но вместо предписанного приличиями и долгом Лионель опустил руку, резко привлек мальчишку к себе, едва сдержав стон, когда плоть оказалась во влажном горячем плену. Последней связной мыслью было, как ни странно, легкое разочарование явной опытностью любовника, потом все утонуло в сладком забытьи. Остались только мягкость губ, пряди под ладонью и растущее с каждым мигом желание, до обидного быстро взорвавшееся острым блаженством.

Робер отклонился, быстро облизнул губы, наверняка не представляя, как развратно и пленительно это выглядит, посмотрел счастливо и одновременно выжидающе. От чужой доверчивой готовности дарить себя, тепло и незнакомо засаднило под сердцем. Лионель склонился к любовнику, помогая ему подняться, привлек в поцелуй.

- Теперь мне надо одеться, - прошептал он и почувствовал, как напряглась под ладонью спина Робера.

- Одеться? – он нервно хохотнул. – Я думал, ты собираешься сделать обратное.

Жалость была неожиданной, как и нежность. Лионель Савиньяк скользнул губами по горячей щеке, сказал мягко:
- Я хочу позвать слугу. Думаю, вино будет очень кстати.

Робер выдохнул, улыбнулся смущенно, и вдруг рассмеялся, толкнул Лионеля в грудь:
- Иди! Я хочу вина, - и принялся раздеваться, кидая одежду на пол. Не спрашивая разрешения, он забрался в постель Лионеля, сказал, устраиваясь под одеялом: – Буду ждать здесь.

В ту ночь они уснули лишь под утро, в обнимку. Роберу хотелось объятий, а для Лионеля всегда было важно удовольствие возлюбленных. Молодой Эпинэ оказался отзывчивым, щедрым в страсти и безнадежно влюбленным. Его чувство льстило Савиньяку, будило незнакомое ощущение тепла и спокойствия. Представлялось, как это – нежиться в чужой привязанности, отвечая вниманием и лаской.

- Осенью возьмешь отпуск и приедешь в Олларию, - сказал он утром.

Эпинэ улыбнулся, кивнул и вновь зарылся носом в одеяло. Покидать его – уютного, разморенного сном, было жаль, но Савиньяк не привык менять планы. К тому же отъезд обещал успокоение, свободу от долгого наваждения, которое должно было смениться новым: счастливым и радостным, начавшимся прошлой ночью.

- Приедешь? – Лионель пощекотал выпроставшуюся из-под одеяла пятку любовника. Эпинэ дернул ногой, рассмеялся и пообещал с жаром: - Обязательно!

Он обманул, хоть и невольно. Через пару недель теньет Эпинэ был отозван письмом из дома, а осенью случились восстание Эгмонта Окделла и Ренкваха.

***

Маршал Савиньяк еще раз перечитал письмо. Эпинэ просил о помиловании для всех, кроме себя. Это и впрямь было похоже на него, прежнего. Нужно немедленно послать в Олларию кого-то верного, связаться с человеком опытным, который посоветует и присмотрит.

- Принесите перо, бумагу, - велел Савиньяк вошедшему Давенпорту. – Теньет, вы слышали когда-нибудь сказки о принцессах, которые по глупости или из любопытства забрели в берлогу кровожадного чудовища? Или выпустили его из клетки?

Давенпорт посмотрел на него ошеломленно. Бедный парень: он и так считал своего маршала исключительным мерзавцем, а теперь уверится в его безумии.

- Слышали?

- Да, маршал. Ее обычно еще спасает какой-нибудь герой. И город тоже, где эта тварь свирепствует.

- Именно. Романтично, не правда ли?

- Он еще обычно на этой принцессе женится.

- Это уж как получится, - усмехнулся Савиньяк. – Я о своем, Давенпорт, не обращайте внимания. Идите.